75 лет назад Политбюро приняло решение о борьбе с преступными элементами, наводнившими Москву после голода 1932-1933 годов. Как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, во время каждого кризиса в СССР начинался серьезный всплеск преступности, который безуспешно пытались подавить с помощью жесточайших репрессий.
"Басмачей победил НЭП"
В эпоху войн и революций, когда за деньги уже ничего нельзя было купить, а бесплатно тем более ничего не давали, самым эффективным способом получить все необходимое стало самоснабжение, рецепт которого сформулировал Черный Абдулла из "Белого солнца пустыни": "А потом Бог сказал: "Если ты мужчина, Абдулла, садись на коня и возьми сам, что тебе надо"". Эта идея завладела умами множества мужчин по всей территории бывшей Российской империи, и их сообщества, в просторечии именуемые бандами, под разными идейными лозунгами или без таковых приступили к осуществлению планов по сравнительно легкому обогащению.
Пока шла гражданская война, советские власти то боролись с бандитами, то переманивали их на свою сторону и пытались сделать частью Красной армии. Но после окончания боев в европейской части страны с бандитизмом начали бороться со всей революционной беспощадностью.
Однако достаточно скоро информационные службы ВЧК, а затем ГПУ-ОГПУ констатировали, что уровень бандитизма в той или иной губернии напрямую зависит от сложившейся там экономической ситуации. Стоило местным товарищам перегнуть палку с продразверсткой и забрать у крестьян весь урожай целиком, как тут же в банды вливалось множество обиженных и обездоленных, готовых с оружием в руках добывать пропитание себе и своим родным.
В 1921 году на фоне охватывавшего все новые и новые территории голода бандитизм достиг таких размеров, что стал наводить ужас даже на руководителей региональных ЧК. Так что Всероссийской ЧК в том же году пришлось даже издать специальный приказ "О мероприятиях по борьбе с бандитизмом":
"В связи с развитием бандитизма и близкого подхода их к губернским и уездным городам за последнее время стали иногда поступать в ВЧК донесения с мест нервного, а иногда панического содержания от предгубчека, каковые являются результатом неуяснения военной обстановки в данный момент, с одной стороны, с другой — ввиду отсутствия хорошей агентуры и разведки, каковая давала бы исчерпывающую картину наступления банд на тот или другой населенный центр. По получении от предчека такой нервной телеграммы ВЧК принимает экстренные меры для нажима на военное командование, каковое со своей стороны, абсолютно доверяя донесению предчека, который, безусловно, не должен и не может поддаваться общей панике, посылает войска, снимая зачастую их с мест, где действительно опасность велика, а иногда посылаются даже бронепоезда. В результате по выяснении действительной боевой обстановки оказывается, что это сделано напрасно, ибо банда находится на расстоянии десятков верст и небольшой численности, и местных войск вполне достаточно для уничтожения наступающих бандитов. Так было 11/III в Пензенской губернии, где предчека Аустрин прислал по проводу нервную записку о наступлении на Пензу крупных сил антоновских банд, занятии города Чембар и угрозе воейковским складам взрывчатых веществ. По получении такого донесения главнокомандованием по соглашению с ВЧК были немедленно посланы для усиления гарнизона из других мест на станцию Воейково бронепоезд, пехотный полк с батареей и открыт закрытый участок железной дороги, кинуто туда же еще два эшелона войск. В результате выяснилось, что на ст. Воейково есть всего лишь небольшой инженерный склад, что Антонов непосредственно даже не угрожал Воейково и был разбит нашими частями, гнавшимися за ним, в 30 верстах южнее города Чембар и в 50 верстах от ст. Воейково. В результате неосмотрительности и невыдержанности предчека Республика несет ненужные расходы топлива на эшелоны и бронепоезда, нарушая планы и расчеты НКПС и Наркомпрода, нервирует войска, а главное, подрывает доверие ВЧК к своим местным органам и предгубчека, заставляя критически относиться ко всем донесениям с мест, что, безусловно, вредно отражается на работе последней".
Сам глава ВЧК Дзержинский считал главным и самым эффективным средством борьбы с бандитами скорый и не обремененный излишними формальностями приговор к высшей мере наказания. Об арестованных участниках петлюровских бандформирований он писал: "Надо их расстрелять. Процессами не стоит увлекаться. Время уйдет, и они будут для контрреволюции спасены. Поднимутся разговоры об амнистии и т. д. Прошу Вас срочно этот вопрос решить".
А в местах, охваченных голодом, Дзержинский предлагал уничтожать вообще всех, кто может стать бандитом или просто недружественно относиться к советской власти. В июле 1921 года он приказывал:
"Издать ко всем ЧК циркуляр, описующий (так в тексте.— "Власть") бедствие, его последствия для страны, несомненные надежды к.-р. в связи с этим бедствием, необходимость всяческой помощи в местностях, постигнутых неурожаем, и остальных в смысле налаживания сбора продналога, организации широкой пом. и т. д. Бедствие это диктует нам необходимость в кратчайший срок уничтожить всю белогвардейщину и заговорщиков, спекулирующих на бедствии для своих целей. ЧК всюду должны вносить в губкомы и губисполкомы предложения, объявлять всех политических спекулянтов на бедствии врагами народа с поручением ЧК беспощадной расправы".
Однако, несмотря на репрессии, в каждой сводке ВЧК-ГПУ-ОГПУ описывалось практически одно и то же. В районах, где не выплачивались зарплаты или происходили продовольственные затруднения, неизменно наблюдался рост количества и численности банд. Чаще всего они были уголовными, но иногда имели и политический окрас, чтобы, как говорилось в сводках, завоевывать популярность среди населения. Грабили они чаще всего поезда, станции, госучреждения и склады. На их уничтожение отправлялись части Красной армии и ОГПУ, но изведенный под корень бандитизм возникал снова, как только появлялись новые экономические трудности.
Мало того, с объявлением новой экономической политики возник и новый бандитизм.
"На Украине,— констатировали в ОГПУ в конце 1923 года,— выявляется новый вид бандитизма, "советского", вытекающего из тяжелого экономического положения незаможников (бедняков.— "Власть"), до НЭПа активно участвовавших в раскулачивании деревни и в борьбе с бандитизмом, из-за незакономерных действий местной власти".
Красный бандитизм также охватил практически всю Сибирь. Недовольные своим материальным положением работники советских органов, милиционеры и чекисты по ночам грабили и убивали разбогатевших крестьян, новых предпринимателей, священнослужителей. Власть снова отреагировала репрессиями. Был проведен ряд показательных процессов, на которых главарей красных банд приговорили к расстрелу. Но это лишь немного снизило активность противников НЭПа.
Активная борьба с бандами продолжалась и в Средней Азии. Причем именно упорством, с которым она велась, и захватом главарей банд объяснялась в советские времена полная и окончательная победа над басмачеством. Однако бывший секретарь ЦК КПСС академик Борис Пономарев, работавший в 1920-х годах в Туркестане, говорил мне, что чекистские операции не давали желаемого результата: "Басмачей победил НЭП. Как только торговать стало выгодней, чем воевать, басмачество прекратилось".
"Расстрел с конфискацией всего имущества"
К сожалению, в Кремле и впредь экономическим методам борьбы с кризисной преступностью предпочитали репрессии. Когда в 1932 году начался голод и люди побежали из охваченных им районов Северного Кавказа, Украины, Поволжья, Казахстана и Башкирии, советские руководители осознали, что за этим исходом последует всплеск преступности. Ведь людям, оставшимся без куска хлеба и малейшего шанса найти работу, остается только воровать и грабить. Поэтому в августе 1932 года был принят знаменитый указ 7-8 от 7 августа 1932 года:
"Центральный исполнительный комитет и Совет народных комиссаров Союза ССР считают, что общественная собственность (государственная, колхозная, кооперативная) является основой советского строя, она священна и неприкосновенна, люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа, ввиду чего решительная борьба с расхитителями общественного имущества является первейшей обязанностью органов советской власти... Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение грузов на железнодорожном и водном транспорте высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества".
А в январе 1933 года ЦК и Совнарком приняли директиву "О предотвращении массового выезда голодающих крестьян", где, в частности, говорилось:
"ЦК ВКП и Совнарком предписывают ПП ОГПУ Московской обл., Центрально-Черноземной обл., Западной обл., Белоруссии, Нижней Волги и Средней Волги арестовывать пробравшихся на север "крестьян" Украины и Северного Кавказа и после того, как будут отобраны контрреволюционные элементы, водворять остальных в места их жительства".
"В результате проведенных мероприятий,— докладывало ОГПУ,— с 22 по 30 января включительно всего задержано 24 961 человека, бежавших с мест постоянного жительства, из них: украинцев 18 379 чел., Северо-Кавказского края — 6225 ч.; прочих районов — 357 ч. Возвращено обратно к месту жительства 16 046 ч.; арестовано 1016 ч.; остальные 7879 ч. находятся в стадии проверки".
Однако рост преступности продолжался, и летом 1933 года для борьбы с вновь появившимися бандами ОГПУ снова получило возможность карать заподозренных без лишних судебных процедур. В решении Политбюро говорилось:
"Временно разрешить по делам о вооруженном бандитизме предоставить право судебным тройкам ПП ОГПУ Украины, Северо-Кавказского края, Нижне-Волжского края, Белоруссии, Казахстана, Урала и Западно-Сибирского края применять к организаторам и бандитскому активу высшую меру наказания".
Однако, несмотря на все карательные меры и кордоны, голодающие проникали в крупные города, в том числе и в Москву. Количество краж в столице значительно возросло, также существенно увеличилось число нищенствующих и попрошаек. Так что на исходе 1933 года партии и правительству пришлось заняться и этой категорией граждан СССР. Теперь уже не только организаторов вооруженных грабежей и бандитский актив, но и всех участников банд решили расстреливать без разбора. Всех дважды попадавшихся на кражах и отбывших свой срок ссылали в отдаленные районы Союза. А нищих ожидала отправка в лучшем случае в родные места, в худшем — в концлагеря.
Вот только и в этом случае преступность пошла на спад лишь после того, как в магазинах появился хлеб без карточек и сошла на нет безработица.
"Вор не из их района, и его найти будет трудно"
Во время кризиса 1946-1948 годов (см. "Власть" N41 за прошлый год) ситуация осложнялась еще и тем, что незадолго до его начала, в 1945 году, прошла амнистия по случаю Победы. Хотя и без отчаявшихся голодающих уровень преступности в стране к началу 1946 года оказался достаточно высок, даже в Москве ситуация стала просто невыносимой:
"Вечером стало невозможно ходить по улицам,— жаловался городскому начальству один из жителей столицы.— Хулиганы нагло пристают к прохожим, избивают их и занимаются грабежом. Сейчас я больше опасаюсь за свою жизнь, нежели в дни войны".
Амнистированные уголовники, которым после войны не составляло труда обзавестись оружием, настолько запугали рядовых милиционеров, что те боялись или не хотели вмешиваться, даже когда преступление совершалось на их глазах. В декабре 1945 года на совещании в МГК ВКП(б) директор Мосскупторга Лепилин рассказывал:
"Обкрадывают магазин. Ставят сторожа. Сторож слышит, что где-то ломают, жулик ломает. Сторож кричит: "Караул!" Жулик не уходит. Сторож идет к постовому милиционеру, тот говорит: "Я с поста не уйду". Пока сторож бегал в отделение милиции, жулик ушел".
Другой участник того же совещания — Макаров — рассказал похожую историю:
"В районе ликероводочного завода хулиганит в основном молодежь, организуя грабежи машин, идущих с вином и водкой, причем такие ограбления производятся прямо днем. Рядом пост милиции, и милиционер смотрит, как с машин "ребятишки" тащат водку, и ничего не делает".
Но еще более интересный сюжет содержался в сводке высказываний москвичей о преступности:
"Директор Бауманского рынка т. Локтюхин заявил, что ему "известна группа жуликов, систематически занимающихся кражами. Но их почему-то не изолируют. Несколько раз я сообщал о преступлениях в 29-е отделение милиции, но там их немного подержат, а потом снова освобождают"".
Руководство милиции подобных фактов не отрицало, объясняя их тем, что по действующему законодательству за кражу личного имущества граждан полагается минимальный срок заключения, а суды и вовсе назначают условное наказание:
Уровень преступности тем временем возрастал, и к концу весны законодательное обоснование карательных санкций было подготовлено. 4 июня 1947 года был принят указ Президиума Верховного Совета СССР "Об усилении охраны личной собственности граждан", согласно которому кража личного имущества каралась заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от 5 до 6 лет; кража, совершенная повторно или воровской шайкой,— от 6 до 10 лет; разбой — от 10 до 15 лет с конфискацией имущества; разбой, соединенный с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, с угрозой смерти или тяжкими телесными повреждениями,— от 15 до 20 лет с конфискацией имущества. Не остались без защиты и другие формы собственности. По принятому в тот же день указу "Об уголовной ответственности за хищения государственного и общественного имущества" кража, присвоение, растрата или полное хищение государственного имущества карались заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от 7 до 10 лет с конфискацией имущества или без конфискации; хищение государственного имущества, совершаемое повторно или организованной группой, а также в крупных размерах,— от 10 до 25 лет с конфискацией имущества; кража, присвоение, растрата или иное хищение колхозного, кооперативного или иного общественного имущества — от 5 до 8 лет с конфискацией или без конфискации имущества; хищение колхозного, кооперативного или иного общественного имущества, совершаемое повторно или организованной группой,— от 8 до 20 лет с конфискацией.
Качнулся в противоположную сторону и маятник настроений судей. Секретарь ЦК ВЛКСМ Николай Михайлов докладывал секретарям ЦК ВКП(б):
"Юнисов Хайдар Абдулакюмович, 1931 года рождения, 12 июня 1947 года похитил хлебные карточки на две декады июня, принадлежащие его бабушке и матери. Карточки продал на рынке за 140 рублей, а деньги израсходовал на лакомства. Приговорен к шести годам лишения свободы. Худяков Алексей Фролович, 1933 года рождения, 15 июня 1947 года выставил стекло в квартире гражданина Константинова, похитил 134 рубля и 1 пару детских ботинок. Приговорен к заключению в исправительную трудовую колонию сроком на пять лет. Баранов Борис Константинович, 1932 года рождения, совершил кражу на ткацкой фабрике "Вождь пролетариата" (г. Егорьевск) 500 граммов крахмальной муки стоимостью в 1 рубль 65 копеек. Приговорен к заключению в исправительно-трудовую колонию сроком на семь лет".
Некоторое время огромные сроки пугали воров и мелких расхитителей. В Москву докладывали, что в первые дни после публикации указа на многих заводах и фабриках прекратились случаи кражи продукции. Но ситуация в стране по-прежнему оставалась тяжелой, так что вскоре граждане вновь принялись за кражи или прибегали к иным противозаконным способам добывания пропитания. МВД констатировало, что "значительное количество преступлений совершается лицами в прошлом ничем не скомпрометированными, занимающимися общественно-полезным трудом, преимущественно молодежью". А по мере нарастания кризиса и голода среди преступников стало гораздо больше отчаявшихся женщин. "Количество женщин,— докладывал министр внутренних дел СССР Сергей Круглов руководству страны,— привлеченных к уголовной ответственности за кражи продуктов питания, составляет 41% к общему количеству всех привлеченных".
В июле 1947 года, несмотря на указы, уровень преступности достиг своего максимума. Однако, как только ситуация с продовольствием начала улучшаться, стало падать и число правонарушений. В докладе МВД СССР говорилось:
"Анализ данных о положении с уголовной преступностью в г. Москве в 1947 г. показывает, что по сравнению с началом года, когда в Москве совершалось ежемесячно от 1000 до 1500 преступлений, и главным образом по сравнению с июлем месяцем, когда преступность была наиболее высокой (1649 случаев), к концу года она последовательно снижалась, составив в декабре 866 случаев".
Так что лучшим средством против вызванного кризисом всплеска преступности, как обычно, оказалось завершение кризиса. |
